9 марта, среда. В институт уехал рано, заезжал по дороге в поликлинику. Передали по радио о смерти Нинель Шаховой, это телевизионная звезда прежних лет, которая обычно освещала вопросы литературы и искусства. Я с ней немного подруживал — хорошая, энергичная тетка (надо уже писать: была). Гриша Заславский по радио сделал о ней небольшую композицию — молодец, что не забыл, молодец, что нашел слова.
Приехал в институт часов 9, а в 10 уже стоял на пороге, приглядывал за опаздывающими. Это как некий для студентов импульс, чтобы на ближайшую неделю боялись. В 11 часов появился В.В.Сорокин, тут же, на лестничной площадке, он мне все и рассказал о дальнейших событиях в МСПС.
25 числа, на следующий день после моего отъезда в ночной Ленинград, С.В.Михалков — просто стыдно об этом писать — вместе со своей новой молодой командой предпринял штурм "твердыни" — Дома Ростовых. Сам он (все по словам Сорокина, я старался как можно точнее их запомнить) лежал во въехавшем во двор "мерседесе", возле него вроде бы сидела жена Юля. Из автомобиля отдавал команды. На передней позиции были, так сказать, "наши" — Бояринов, Замшев, Катюков, кто-то еще, — по крайней мере, все выпускники Литинститута. Талантливую воспитали мы смену! Вообще-то, я их понимаю: старперы-де засиделись, а молодежи хочется приложения сил, почета новой литературы, ну и, естественно, денег. Я полагаю, что этот молодняк знает, как их добывать из собственности и должностей. Наряду с этим писательским и "офицерским" корпусом было вроде бы еще человек 15 тяжеловесов-охранников. Мне кажется, в России начала выводиться порода русских молодцев специально для охраны: плечистых, массивных, спокойно-наглых, нерассуждающих. Вот куда только они потом, лет через 10–15 после своей службы деваются, неужели их всех хоронят еще в молодом возрасте?.. В общем, была предпринята банальная попытка к штурму, даже взлому входной двери, но у предусмотрительного А.Ларионова за ней оказалась еще раздвижная металлическая решетка. С различной периодичностью (опять по словам Сорокина) стали появляться милиционеры и заместители районного прокурора. Под конец дня появился и сам районный прокурор. Все пытались как бы друг друга мирить, так как людей явно правых или явно виноватых здесь не было. В течение дня, когда писатели выламывали дверь, а мощная охрана им ассистировала, произошла встреча двух лидеров — Михалкова и Бондарева. Они называли друг друга по именам — "Что же ты, Сережа…." или "Что же ты, Юра…" — ведь возраст за 70 лет уже нивелирует границы, здесь все на "ты", все уже как бы за гранью банального бытия. Вроде бы в процессе разговора Бондарев предложил пойти на мировую и сказал: "Ну, давай мы изберем тебя почетным председателем, и все твои останутся на своих местах". Михалков был не против, чтоб все остались на своих местах, а относительно почетного председателя самым элегантным и дворянским образом (я опять цитирую Сорокина) сложил три пальца в известную фигуру и сказал: "Фига вам!"
Были и еще какие-то события, то ли в тот же день, то ли на следующий. Пока Дом Ростовых опечатали. Как мы полагаем, идет поиск знаменитых бумаг на права собственности, которых в этом доме ищущие не обнаружат. Самое любопытное, что при внушительных связях С.А.Филатова и Р.Ф.Казаковой с телевидением события не выходят на телеэкран. Я думаю, это объясняется тем, что главные действующие в них персонажи — а самый главный, безусловно, патриарх Михалков, всегда столь любимый мною — понимают свою сомнительную правоту и не хотят, используя уже огромные семейные связи со средствами массовой информации, чтобы об этой истории в телекартинках узнала общественность.
Мне лично почти все равно, но в этом противостоянии окончательно рушится механизм, который хоть как-то определял советское литературное пространство. А вообще-то, Михалков мало занимался своими обязанностями, которые взял на себя, и секретариат — тоже. Что поделаешь…
Когда я написал эту историю, интересную лишь для летописцев литературы и нравов нашей литературной элиты, я вспомнил о большой статье Андрея Нуйкина "Где вы, бодрые задиры?" в "Литгазете". Тема этой статьи чрезвычайно проста: объединение союзов и какой-то анализ того, что сейчас происходит. Нуйкин работает с мыслью, что писатели полностью утратили свой политический и нравственный авторитет. Я фиксирую внимание на слове "политический", потому что еще лет десять назад я говорил на одном из собраний, что мы стали придатком современного буржуазного общества, что писатели потеряли свой нравственный авторитет, который в советское время был авторитетом также и политическим, являлся политической силой. Обязательно напишу письмо А.Нуйкину об этом.
С утра занялся своим ежегодным поздравлением всех наших девушек (я вообще очень люблю праздники, ощущение хлебосольного хозяина, милое женское щебетание). Послали Соню Луганскую за большим тортом на Арбат, нарезали его, я выставил дорогие подарочные напитки, которыми у меня набит секретер еще со дня моего рождения. Девушки волнами приходили в кабинет — сначала библиотека, потом деканат, потом бухгалтерия с отделом кадров, приходили девочки с кафедры русского языка, — полдня провел чудесно. И после всего этого, часа в четыре, уехал домой, успев еще (я слежу, чтобы в этом не было никакой остановки) продиктовать Е.Я. новый кусочек о воровстве. Эссе может получиться, а может и не получиться.
Вечером по телевидению был замечательный диалог Попцова и Соколова. Мне очень понравилась мысль Соколова об обязанности государства иметь альтернативное искусство и помогать ему. Сейчас альтернативным искусством является доронинсккй МХАТ, писатели-деревенщики. Было приятно, что он назвал две, с промежутком в год, статьи из "Литературной газеты" — "Список Лесина" и "Список раздора", и та и другая о коррупции в связи с писательскими организациями, они упомянуты у меня в дневнике. Слушая взвешенные, с гневом высказанные тирады Попцова по поводу современного либерализма, я думал: "Почему люди так хорошо говорят, а я не умею?" Утешил себя мыслью, что умею лучше многих писать.
Вечером позвонила домой Людмила Михайловна; оказывается, по моему письму Степашин сделал запрос в министерство, и там теперь идет легкая паника. Ну, они от меня и не такого дождутся. Появился план: написать письмо Путину и каким-нибудь образом передать через его жену.
10 марта, четверг. Закончил утром, вернее поправил, рецензию на книжку Вадима Месяца и поехал на работу. Традиционная мелочевка, о которой не стоит писать, огорчил только Сережа Казначеев, который так и не выполнил моих пожеланий структурировать его монографию, и после двух-трех месяцев его хождения по кабинетам она, практически, в таком же виде пришла ко мне обратно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});